Замедление производства, снижение автотранспорта на дорогах, переход на дистанционную работу людей, вызванную пандемией COVID-19, ненамного сократило объемы выбросов парниковых газов. Уровень концентрации СО2 в атмосфере остается высоким, сообщают эксперты Всемирной метеорологической организации (ВМО). В октябре 2020 года Европарламент принял решение снизить выбросы СО2 на 60% к 2030 году.
Готова ли российская экономика к декарбонизации энергетической отрасли с переходом на устойчивое развитие? Независимый журналист Ярослав Разумов побеседовал с климатологом, генеральным директором Центра экологических инвестиций, Михаилом Юлкиным.
— Пандемия внесла что-то новое в развитие зеленой энергетики?
— Изменение климата и пандемия — это два кризиса, в которых мы сегодня существуем.
Климатические изменения в последнее время идут быстрее, чем лет 10-15 назад. Это касается и скорости повышения температуры, и таяния ледников, и повышения уровня мирового океана. Казалось, что меры, принятые в связи с пандемией – ограничение движения транспорта, отсутствие полетов пассажирской авиации, где-то и остановка производств, повлияют на климат. Были сообщения, что над рядом китайских городов впервые наблюдали ясное небо, чего не было много лет. Выбросы парниковых газов сократились, но изменение климата вызвано не самими газами, а их концентрацией, а она продолжает расти – мы ведь все равно выбрасываем в атмосферу газы. Меньше, но выбрасываем. И общий глобальный климатический эффект все равно нарастает. Этот год имеет все шансы стать рекордным и войти в тройку наиболее теплых годов за всю историю наблюдений. Сентябрь 2020-го стал самым теплым сентябрем во всемирном масштабе. Но кризис — это всегда и вызов, и возможность искать новые решения. И то, что недавно заявлено в ЕС, — это попытка из минуса сделать плюс. Конечно, плохо, что пандемия и экономика тормозят процессы, но те, что вскрылись, при этом показывают, куда стоит идти, а куда — нет. До недавнего времени план был 40 % от уровня 1990 года. Это фактически означает переформатирование многих отраслей экономики.
Китай заявил о том, что к 2060 году станет климатически нейтральной страной. Значит, можно ожидать, что роста спроса на уголь там не ожидается, довольно быстро будет происходить замена генерации, основанной на ископаемом топливе, генерацией на зеленой энергии. Может, это не совсем корректная метафора, но точная: Воланд сказал, что беда не в том, что человек смертен, а в том, что он внезапно смертен. Вот также внезапно смертными могут оказаться такие отрасли, как угольная и нефтяная. Если говорить о нефтянке, то, как только доля электротранспорта превысит 10 %, начнутся необратимые процессы на рынке нефти. Для этого не нужны 50 %. Нужно еще иметь в виду, что у поколения миллениалов иные социальные ценности – нет ценности владения. Главное — иметь возможность пользоваться. Это меняет рынки, меняет потребительское поведение и влияет на потребление ископаемого топлива. Потом – многие крупные западные компании начинают переводить персонал на другой формат работы, не используя или сокращая офисы. Значит, не надо ездить часто на работу. И, учитывая все это, ЕС и позволяет себе ставить такие амбициозные задачи.
Правильным подходом было бы искать более устойчивый выход, который переводил бы экономику на другой путь. Это трудно, нужно иметь волю, независимых игроков в экономике, которые бы поддержали, но это возможно. Очень ново и непривычно для российского истеблишмента. Каждый день – статьи с критикой европейцев.
— В корпоративном секторе понимание проблемы есть?
— Не массово, но оно приходит. В одной из крупнейших нефтедобывающих компаний РФ в структуре совета директоров создано направление по изменению климата. Сделаны заявления, что необходимо развиваться в сторону декарбонизации. Старт процессу ревизии, переосмыслению положен.
Изучают, куда мог бы эволюционировать их бизнес, «Шелл», «БиПи», бывший «Статойл». Важно то, что процесс поиска новых путей в крупнейших энергетических компаниях начинается. Это соответствует современному климатическому мейнстриму.
— Что делать угольным регионам? Кузбассу, Карагандинской области…
— Есть примеры, когда в таких регионах начинает развиваться высокотехнологичное производство. Германия. Целая правительственная программа, рассчитанная до 2038 года, принята по закрытию и перепрофилированию угольной отрасли. Это вопрос в основном воли: в значительной мере на угле «сидит» Финляндия, в центре столицы работает угольная станция. Но принято решение о декарбонизации энергетики к 2035 году. А это, с точки зрения развития циклов энергетики, практически завтра. Хотя у них, в отличие от Швеции, нет ни атомной, ни гидроэнергетики.
Не есть ли это очень хорошие, благородные, но идеи для богатых стран? А что делать Казахстану, России?
— Экономики наших стран очень сильно завязаны на экспорте нефти, газа, угля в те страны, которые активно ведут декарбонизацию. А наше ископаемое топливо как раз и является источником выбросов. И по мере расширения их программ по декарбонизации будет идти снижение спроса на наши энергоносители. Если мы не сможем предложить другие экспортные позиции, то, грубо говоря, рано или поздно «вывалимся из процесса». Потенциально это очень опасно.
Когда говорят о регулировании, часто все сводится к тому, что нужно собрать деньги за углеродные выбросы, но это только инструмент. Более тонкая вещь, задача ее — прежде всего быть рычагом поворота экономики от углеродно-интенсивного пути к низкоуглеродному на основе передовых технологий. Как сделать, чтобы этот поворот шел? Нужно создать в каком-то месте, там, где выбросов много, дополнительное напряжение, а там, где их нет, наоборот – разряженное пространство. То есть максимально благоприятную среду в тех областях, где вам нужен приток капитала. Нужно искать изящные способы перенести ресурсы из традиционных базовых отраслей в новые.
— Есть версия, что немалую роль в изменении климата играет масштабное скотоводство – происходит выброс метана.
— Да, этот сегмент дает, может быть, 10-15 % от всего объема выбросов метана. И по мере декарбонизации промышленности, энергетики и транспорта эта проблема будет выходить на первый пан. Но есть другой момент, связанный с крупным рогатым скотом, который влияет на климатическую динамику: вырубка лесов под пастбища. Особо остро эта проблема в свое время ощущалась в Новой Зеландии, экспортирующей знаменитые стейки. Такая проблема есть, но существуют кормовые биодобавки, которые позволяют эти выбросы снизить. Да, сельское хозяйство — это трудно декарбонизируемая отрасль.
Говоря о цене, надо все время думать: если не это, то что? Тот путь, по которому традиционно развивались казахстанская и российская экономики, уже подходит к объективным ограничениям. Горизонт уже виден. Нам в любом случае нужно создавать новые сектора экономики. Напомним недавний доклад «Бритиш Петролеум», в котором говорится, что 2019 год был пиковым в мире по объемам потребления нефти, что на такой масштаб он уже не выйдет…
— Но есть и другие прогнозы: вспомним недавний ОПЕКовский!
— Есть, да. Но всего несколько лет назад даже на Западе все прогнозы были похожи на ОПЕКовский, что, мол, все будет расти и всем найдется на энергетическом рынке место. Но сегодня даже Международное энергетическое агентство пришло к пониманию, что это не так. Несколько лет назад оно выпустило доклад, посвященный экономикам стран-производителей ископаемого топлива, где был примерно такой посыл: господа, пока у вас есть доходы, не зарывайте их в землю, а ищите возможности для диверсификации. Эта мысль во всем докладе проходила лейтмотивом. И вся нынешняя стратегия «БиПи» и «Шелл» — это попытка перейти из традиционного сектора в новые зеленые сектора.
— Сланцевая энергетика. Ее все «хоронят», а она…
— Администрация Трампа снижала экологические требования, чтобы дать им пространство для роста. Мне кажется, что следующая администрация уже этого делать не будет. Недавно был прецедент: крупная компания, занимающаяся зеленой энергетикой, перебила по капитализации на рынке крупнейшую нефтедобывающую компанию. Я здесь вижу не только игру случая, но и проявление закономерности: мы пришли к точке, когда инвесторы начинают все больше ценить компании в сфере новой энергетики.
— Но взрывного роста электромобилей нет…
— Не согласен – сегодня параллельно развивается водородное автомобилестроение, и трудно сказать, какое в итоге победит. По мере развития зеленой энергетики водород будет дешеветь: его можно будет производить с помощью технологии, которая представляет собой обычный электролиз воды за счет той электроэнергии, которую ночью производят те же ветряки: спроса-то на нее ночью нет! Вопрос, как его хранить и передавать, но технологии уже есть. Кстати, может быть, это направление потенциально интересно и для Казахстана.
Рынок нового топлива — водородная энергетика. Первая национальная стратегия появилась в США еще при президенте Буше. Сейчас есть такие программы у Китая, Японии, Южной Кореи. Эта тема сегодня в мире на слуху, и именно в контексте зеленого водорода, то есть получаемого с помощью возобновляемых источников энергии, а не конверсии природного газа. В России недавно одна из крупнейших металлургических компаний объявила о серьезном проекте производства электростали с использованием водорода в качестве восстановителя, который позволит процентов на 30 % в ее технологических процессах заменить ископаемое топливо водородом. Первый завод по производству «водородной стали» уже работает в Швеции, следующий, видимо, появится в Германии. И новая металлургия имеет огромный потенциал для снижения издержек, что в рамках традиционных энергоисточников уже исчерпано.
Солнечная энергетика за 10 лет подешевела в 10 раз. Отчасти в результате эффекта масштаба: по мере того, как у вас сбыт растет и конкуренция увеличивается. Компания «Тоталь» размещает за один раз заказ на производство ветряков на 10 гегаватт!
Если понимать, что у базовых традиционных отраслей перспективы развития ограничены, то надо смелее экспериментировать с развитием новых технологий. Может быть много новых направлений, и тут перед нами большой «веер»: водород, солнце и ветер, накопительные станции, системы управления спросом, развитие интернет-энергии, электро- или водородные автомобили… Здесь главное России и Казахстану не упускать время.
— Мы говорим о декарбонизации: нефти, газе, угле в точки зрения энергетики. Но нефтехимия и углехимия, этот сектор также развивается хоть и в меньшей степени, и он никуда не денется, мы живем в мире пластмасс. Как с этим быть?
— Думаю, что нас в перспективе примерно в течение десяти лет ждет революция в секторе создания новых типов искусственных волокон, что даст возможность их повторного использования, как макулатуры.
Мы интуитивно продолжаем вспоминать и ждать времена, когда наша экономика шла в гору на бешеном росте цен на нефть. А этого может не повториться. И, скорее всего, так и будет, а мы, ожидая, просто теряем время. Если прав окажется не доклад «БиПи», а ОПЕК, то какой-то вялый рост мы еще можем видеть, но не тот, что был когда-то.
— После пандемии надо будет восстанавливать экономику — оживление транспорта, туризма… И тогда все эти темы могут надолго отложиться?
— В краткосрочном плане восстановление наверно приведет к увеличению выбросов, но важнее, что будет дальше. Например, если за время пандемии будет создана система поддержки альтернативных производств, которая заставит бизнес больше смотреть вперед, в низкоуглеродном направлении, чем назад. И то, что пытается делать Европа через повышение своих климатических амбиций — это как раз попытка создать стимулы.
Оставьте ответ
